Biden-Putin
Tag: putin
Protasevich
It’s a bit rich
When the evidence is on film and circulating around social media, it is a bit rich to blame the protestors for violence when the only violence seen was done by the police. Mr Putin stressed to students that violence was not positive, but he also called the protests a form of “terrorism”, something I think that stretches credulity.
Meanwhile, our own Foreign secretetary has said quite clearly that the “use of violence against peaceful protesters and journalists” is wrong and the Russian government should “release citizens detained during peaceful demonstrations”. If past experience is anything to go on, however, there will be severe penalties imposed on anyone who happened to be caught on the streets on saturday, particularly if they have a recognised name. The Russian police want scalps rather than justice, it seems. They want names.
Of course, this can backfire, as in the arrest of Mr Ustinov in 2012 who was simply visiting a friend. He managed to get the Orthodox church to intercede for him and to get his 3 year prison sentence squashed. I suppose he was lucky. But a nasty experience.
Today, masked men raided Navalny’s flat and surpised his brother Oleg. It is worrying. Clearly, these are not the police- these are thugs or thieves but they may still be government-sponsored- there is no evidence that they are an independent group of masked men. This is not the way to proceed.
Nor is bluster. I think “Putin’s biggest secret” on the Black sea needs to be sorted out. If it does not belong to him, then the proud owner might now step forward. But that will not happen. There is no other owner. Putin is quite right, I am sure, that neither he, nor any member of his immediate family have put their names to any contract for the “palace”, but it does not make it any the less his.
The time has come for Mr Putin to bow out of public life and arrange a smooth transfer of power. A frank conversation with Mr Navalny might even guarantee him the immunity he has been trying to effect in law through the Duma, though the price Mr Putin may have to pay will be to surrender his new thuggish friends to the demands of transparency, and public order. Magnanimity at this stage, however, (and Putin is still in a position to be magnanimous) will cost Putin less than the utter destruction of his reputation and a bunker mentality. He knows the game is up: he might have attracted thugs and villains to his inner circle, but he is a canny politician at heart and one of the longest serving heads of state- there is something to respect in a man who knows when to exit.
The Ancient Roman term for an exit was vomitarium whoich gives us the englsih word”vomit”.Exit seems a much politer way to describe the end of an era.
For the Irada Zeynalova story, see the BBC report here and follow my links: https://monitoring.bbc.co.uk/product/c200wjny
What about the people?
There have been two events in the space of a month where politicians have called the people on to the streets and the resulting scenes of chaos have been broadcast around the world.
The first was Mr Trump’s call to his supporters and the storming of the Capitol. 5 people died. The second has been Navalny’s call to take to the streets on 23rd January. Comparisons may not be wanted but they cannot really be avoided.
Riots have been a feature of history and there have been many different ways of stirring them up and of quelling them. Cleon and Alkibiades stand as images of demagogy. While Libanius argued for clemency and Piso favoured reason in dealing with a rioting mob but for the most part riots in the ancient world, however they were started, were met with the brute force of a military crackdown.
The riot act of 1714/15 was only repealed in 1967 and effectively meant that if people did not disperse when told to do so, they faced death. Hence, the phrase “to read the riot act”.
Last year, the George Floyd protests turned violent and 5000 National guard were deployed across 15 states and Washington DC. Parallels were drawn then with the riots in the UK when protests over the death of Mark Duggan in early August turned into 4 days of looting and riot. In the British instance, copycat riots flared up acros sthe country leading to more than 3000 arrests and 5 deaths, a number of serious injuries and £200 million property damage. These were the early days of social media and a combination of twitter and the more prestigious blackberry system (BBM) was used to direct looting. People posed for photographs, selfies, with their stolen goods and indeed these self-same trpophy pictures were later used by the police to identify them and make arrests.
The Daily Mail and BBC were quick to blame Twitter. The Daily Telegraph particularly talked about twitter as a means to “incite and film the looting and violence”. Some of this could be put down to pique that the traditional media was late in getting the story, and there is also a case for arguing that twitter was simply the “messenger” of choice. But ease of communication must be a factor in the spread and speed of the riots, the flash-mobs that moved from venue to venue and the subsequent looting. Following the riots, the MP for Tottenham David Lammy called for BBM to be suspended.
Various other factors have been advanced to explain how a peaceful protest might turn into a riot. Police over-reaction, and response as well as the presence of agitators in the mass of protestors can be decisding factors. Often, it is a matter of nightfall. What is peaceful during the day turns nasty at night.
In the UK, the right to peaceful protest is well documented and is defined by the mass marches seen regularly from the Jarrow crusade to the countryside alliance against the Blair fox hunting law. Indeed, the right to protest peacefully is enshrined not only in common law but also in the human rights act of 1988. Buttressing these is Article 10 of the European convention on Human rights which explicitly protects freedom of expression free of state interference and Article 11 which guarantees the Right to Peaceful assembly.
There are grey areas, of course, as these laws are interpreted in a variety of different ways that might permit, for instance, police practices like kettling and guiding protestors, filming and monitoring them and placing restrictions on numbers and location of protests, particularly those taking place near Parliament. It might have been interesting to have seen what would have happened in practice had Jeremy Corbyn won a National election and then had to face down a protest led by his brother Piers.
But the rights of freedom of association and of assembly are qualified rights and, certainly in Britain, protests can be prevented in the interest of health and safety. Under the tiered lockdown, a protest might have been legitimate but I wonder if it would be equally legitimate under the current blanket lockdown rules. I know there were plans to tighten up the rules and that the Government has discouraged mass protests.
This brings me to the protests across Russia. So far, I understand that about 2000 people have been arrested and detained; film records suggest that many of these arrests were targeted by the police at known supporters and “ring-leaders”, and it is also clear from before the protest began that the police intended to stop it citing a variety of reasons, only one of which was covid regulations and health, another was about “encouraging minors to commit illgal acts that might endanger their safety”. The number of people who turned out, therefore, despite the threats from the authorities, is remarkable. Perhaps more remarkable is the absence of any reports so far of looting. This, to me, marks this protest out as very different to the one that took place on 6th January in Washington. Looting, violence and shooting suggests something terrible which was aggravated by Trump’s failure to call his supporters to heel even if they might have been inclined to disobey him. At its heart, therefore, is the question of “incitment” which has always been tricky in an age of free speech and mass media. My argument would be very simple, that a head of state should not be in a position where this is even under debate. Trump chose foolishly to place himself at the heart of an angry mob. Trump’s role as a sitting President puts the riot of 6th January in a completely different box to anything called today to support the cause of Alexei Navalny.
AS for the Nalavny story itself, there is now a new twist emerging. The Kremlin has clearly decided that its policy of denial is no longer working. It has now started to aportion blame and claims that the Navalny telephone call to Kadryacheb could not possibly have happened without American secret service support.
I am afraid this is a lame claim. I will finish therefore with a small story from my own experience. When I was trying to work out what had happened to my partner in detention in Crete in 2001, and to secure justice for him, I found myself facing not only a stone wall of legal indifference mounted by the judicial system in Hania but also by a form of manipulation from the very charities that should have supported him, whose offices in Athens behaved scurriously. In some desperation, therefore, I called the coastguard office and, by pure chance, spoke to an official who not only knew of the case but was clearly friends with the men who had been responsible for Necati’s assault. Simply because I spoke to him in Greek, this man assumed I was part of the navy defence team and I am afraid I did not make any effort to clarify my role. Accordingly, he sang like a canary and confirmed many of my worst fears, chief of which was that tehre was implicit State support for Dandoulakis and Vardakis. I did not need US sceret service support to make this phone call. I simply relied on the rank stupidity and boredom of the staff who answered the phone. Equally, I did not intend to have the telephone conversation that occured. It was a matter of pure chance. I am sure that Navalny was able to do exactly the same and the story he tells about his exchange with Kadryacheb sounded very familiar indeed to me.
This is now a story that can only have one ending. How that happens, God knows, but Putin’s time has been called and it is up to him to look over to Trump and to negotiate a more dignified exit. If I were now in Navalny’s position, I would ensure that an up to date and detailed manifesto is published as soon as possible. He has secured the youth vote. He now needs to reassure the older generations and business leaders that he has the means to deliver a better future and a stable, functioning government. He might be the face of this movement at the moment but he needs a much bigger team around him, and more dynamic local leaders to lend their voice to his or it will be a matter of replacing one autocrat with another. This should not be about revolution but about Russian reasurance.
Maxim Pankratov
A short while ago, I made a youtube video in which I drew attention to the draconian law, which Putin signed on 30th june 2013, condemned as a violation of human rights both in 2017 and 2019 by the European Court of Human Rights, but currently enforced in Russia and which makes it illegal to discuss homosexuality with children under 18; specifically, it prohibits “propaganda of non-traditional sexual relations around minors.” I made a comparison in my own film with clause 28 (1988) which was thankfully repealed in the UK in 2003.
A survey in 2013 conducted by VTsIOM claimed that the propaganda law was supported by 90% the Russian population. At time time, Putin claimed, “I want everyone to understand that in Russia there are no infringements on sexual minorities’ rights. They’re people, just like everyone else, and they enjoy full rights and freedoms”. He went on to joke about the improbability of gay marriage in Chechnya. The Chechnyan leader, Ramzan Kadyrov, later pointed out that no one was gay in his country. He went on in a televised interview for HBO to say, “They are devils. They are for sale. They are not people.”
Over the last few years, as a result of this law, there have been a number of claims made about intimidation and assault in Russia, most notably by Gleb Latnik who was struck around the head; he was visibly bruised and had a swollen eye. Latnik said that when he went to file a complaint, but the police replied, “It’s all right, you’re gay so it’s normal that you were attacked. Why would you need to file a complaint?”
Earlier this year, a same-sex russian couple living in Magnitogorsk fled the country with their two children after a suspected appendicitis flagged up their relationship. The case workers in the State Guardianship office who had given the family a regular positive evaluation were subsequently carpeted for the “inadequate performance of duties”, a criminal offence that carries up to three months in prison. So, it s not only gay people who fall foul of the new regime.
Today, it is clear that the penalties for infringing the 2013 Russian law, are being ramped up. 21 year-old Maxim Pankratov and Victoria Pich, the producer of the Russian version of “real time” are today reported to be threatened with between 12 and 20 years’ imprisonment. Maxim says he has received death threats, been physically attacked and that both he and Victoria Pich have gone into hiding and are now living in fear.
Pankratov said that the youtube video programme he had fronted almost a year ago, a version of an American tv format called “Kids meet”, was a conversation with 4 children who asked him simple questions about his life. The programme had earlier shown children between the ages of 6 and 13 talking about a number of other prejudices. Pankratov said, “It was a normal conversation and (now) they want to put me in jail. It was about what it’s like to be a gay man in Russia and how I live. We wanted to show society that you can be tolerant.” He told reporters, “I thought it was a normal conversation with children, there was no discussion of sex.” From October, the programme was blocked by Roskomnadzor, the state media and communications watchdog agency.
It has taken some months for the authorities to react, but they were led by a particularly nasty member of the DUMA, a man called Pytor Tolstoy, whom regrettably, I have met, a direct descendant of the 19th Century author, who agitated repeatedly about the programme. He is a man who has come up, oddly a few times in conversations I have had in Moscow. A few years’ ago, he made outrageous anti-semitic claims that Jews had been –and were still– desecrating Russian Churches. Unfortunately, he is a man with significant power as a deputy-speaker of the Russian Parliament. What he says, therefore, however outrageous, has an effect.
So, Tolstoy’s badgering led to an investigation by the Department of Internal Affairs who questioned what they called the “dissemination of destructive information”. They wrote, “Currently, investigators have interrogated the organizer of the video shoot, and also are establishing the circle of victims and conducting other investigative actions aimed at establishing all the circumstances of the incident.”
As far as I can see, the organiser of the video shoot, the producer Victoria Pich, was never formally “interrogated”. She seems to have gone into hiding after she received a very aggressive letter, while Pankratov has been both physically attacked and received a stream of abuse through social media before also going into hiding. The letter they received claims that their video was of “a debauched character whose aim was to sexually abuse the children.” Victoria Pich has told the BBC that she felt like her freedom was threatened.
The Kremlin, meanwhile, have tried to distance themselves from the problem. The usual spokesman, Dmitry Peskov has been wheeled out to say in the Press today about opening a criminal case against Pankratov and Pich, “If there is a crime, then it is worth it, if there is no crime, then it’s not worth it.”
Putin himself has always defended the 2013 law. He says that “our strategic choice is for traditional families, healthy families and a healthy nation.” I hope that this statement is not an invitation to look too closely at his own domestic arrangements.
I have had a very positive experience for the last 5 years of teaching in a major Russian university, but the current climate makes it difficult, regrettably, to think of going back to Moscow anytime soon.
Things will change very slowly now I fear. It is worth noting the problems I had with being misrepresented in the Russian media:
https://animate-tim.com/2019/05/24/an-update-on-dubbing-in-russia/
and here is a link to what the BBC wrote about what happened to interviews with John Curtice and with me-
Alexei Navalny
Just looking at reports this afternoon which are alarming indeed. Navalny’s effective bid 4 days’ ago to wobble the “United Russia” ruling Party’s overall majority in the Russian Duma has been met with a speed, scope and national ferocity that he says could only have been orchestrated by Putin himself. He says “the state has two tasks- to frighten and to steal.” Today, homes of those connected with his opposition party were raided in searches now spread across 36 towns and cities. The police carrying out these raids are masked and asked reporters to stop filming. Ironically, the excuse for the raids was given as alleged corruption in Navalny’s “Anti-corruption foundation”.
Facebook and google were directly accused by the Government of interference in the elections.
Navalny, who had encouraged tactical voting in the election after many of his own party’s candidates were barred from standing, says he is used to fighting and that he won’t give up against “crooks and thieves”. There will be national and presidential elections in 2012 so the atmosphere is unlikely to get any better in the near future but evidently the opposition is mobilised and will not go away.
Therefore, poor old Putin may soon have to put on his glasses and read the smallprint more carefully- oh! But wait: he has been told it would be “unmanly” to be seen in public wearing his glasses. Pasha, Verni, Buffy and Yummi must be barking mad at the thought that their master might ever have his eyesight questioned, let alone his judgement.
Boris and Vladimir
Elton John suffers russian censorship
Here are links to previous blogs about this issue:
https://animate-tim.com/2019/04/18/htv-in-russia/
https://animate-tim.com/2019/04/20/more-on-the-ethics-of-dubbing/
https://animate-tim.com/2019/04/19/masha-and-the-bear/
While Putin himself declared that he liked the music of Elton John, and would meet him, he failed to do so in 2015.
Here is a link to the BBC report that was published about my experience of this (26th June)
https://monitoring.bbc.co.uk/product/c200wjny
some worrying articles about modern Russia
One of the main characters in War and Peace is Pierre Bezukov who embraces masonry, frees his serfs and observes Borodino. He learns the value of freedom, however, only when he is in prison. One the the themes of Tolstoy’s War and Peace is the beginning of social emancipation and the freedom of the Serfs. Tolstoy had inherited a vast estate (Yasnaya Polyana) and 200 serfs and the guilt of this inheritance drove him into preaching reform. The book refers to about 160 real people and there is enviable research throughout. Tolstoy had fought in the Crimean war so he knew something about battles.
Russia’s Chief Justice Advocates A Return To Serfdom
by Elena Holdny: Business Insider Sept 30 2014
There are always politicians who say that things were better in the past.
And the top judicial official in Russia is one of them — he appears to be advocating a return to serfdom.
Valery Zorkin, the head of Russia’s Constitutional Court, wrote an article that was published in the Rossiyskaya Gazeta in which he praised Serfdom.
(In Russia, Zorkin is the equivalent rank of the US Supreme Court’s Chief Justice John Roberts)
In the article he says the global situation is becoming increasingly more dangerous and that the system of international law is now based on “free interpretations from a position of strength.”
He doesn’t agree with the “free interpretations” of international law and suggests that it must be corrected by increased legal authority.
And then he switches gears to serfdom.
He advocates for serfdom and says that it was the main “staple” holding Russia together in the 19th century. He justifies his argument by saying that serfdom is beneficial for the serfs.
In the article he writes (translated from the original Russian by Business Insider):
Even with all of its shortcomings, serfdom was exactly the main staple holding the inner unity of the nation. It was no accident that the peasants, according to historians, told their former masters after the reforms: ‘We were yours, and you — ours.’
The significance of Zorkin’s serfdom advocacy
The roughly translated term “staple” (in Russian “скрепа”) is significant. It’s an older word that has become popular in recent years after Putin used it in a News Conference in 2012.
Prior to the conference, that word was basically never used in speech.
In the news conference, Putin said there was a “lack of a spiritual staples” among Russians — meaning there was no spiritual unity. And he subsequently indicated that Russia needed a “spiritual cleanse.”
“Putin essentially used the term ‘скрепа’ to mean the ‘spiritual staples that unite the Russian society.’ He was saying that we need a spiritual unity amongst the whole Russian society,” a Moscovite told Business Insider.
Following Putin’s news conference, Russian politicians and citizens have started using the word all over the place.
And Zorkin is following suit by using the Putin terminology to indicate that serfdom is the “spiritual staple that unites the [Russian] society.”
Zorkin also compares the repeal of serfdom to Boris Yeltsin’s reforms
Agrarian reforms were led by the former prime minister Pyotr Arkadyevich Stolypin. Serfdom was officially repealed in 1861 in Russia.
Zorkin argues in his article that: “Stolypin’s reform took away communal justice from the peasants in exchange for individual freedom, which almost none of them knew how to live and which was depriving their community guarantees of survival.”
He closes the piece by comparing the “abrupt” repeal of serfdom to the “abrupt” changes of the late 20th century following Boris Yeltsin’s reforms.
In case your history is a little shaky, Boris Yeltsin is the former Russian president who transitioned the country from the communist Soviet Union to the pre-Putin capitalist Russia.
Путин: В России дефицит духовных скреп
Владимир Путин. Фото: ИТАР-ТАСС
Президент России Владимир Путин заявил, что российское общество сейчас испытывает “явный дефицит духовных скреп”. Президент пояснил, что имеет в виду дефицит милосердия, сострадания и сочувствия.
“Мне больно сегодня об этом говорить, но сказать я об этом обязан. Сегодня российское общество испытывает явный дефицит духовных скреп“, – сказал российский лидер. По его словам, под этим подразумевается “дефицит того, что во все времена делало нас крепче, сильнее, чем мы всегда гордились”, то есть таких явлений, как милосердие, сострадание, сочувствие.
Сложившаяся ситуация стала следствием того, что 15-20 лет назад были отвергнуты “идеологические штампы прежней эпохи”. “К сожалению, тогда же были утрачены и многие нравственные ориентиры. Мы в известном смысле вместе с грязной водой и ребенка выплеснули. Сегодня это проявляется в равнодушии к общественным делам часто, в готовности мириться с коррупцией, с наглым стяжательством, с проявлениями экстремизма и оскорбительного поведения. И все это порой приобретает безобразные, агрессивные, вызывающие формы”, – констатировал глава государства.
“Мы должны всецело поддержать институты, которые являются носителями традиционных ценностей”, – считает Путин. – “Закон может защищать нравственность, и должен это делать, но нельзя законом установить нравственность. Попытки государства вторгаться в сферу убеждений и взглядов людей – это, безусловно, проявление тоталитаризма. Это для нас абсолютно неприемлемо. Мы и не собираемся идти по этому пути. Мы должны действовать не путем запретов и ограничений, а укреплять прочную духовно-нравственную основу общества. Именно поэтому определяющее значение приобретают вопросы общего образования, культуры, молодежной политики. Эти сферы – это не набор услуг, а прежде всего пространство для формирования нравственного гармоничного человека, ответственного гражданина России”.
Для возрождения национального сознания Путин предлагает “связать воедино исторические эпохи и вернуться к пониманию той простой истины, что Россия началась не с 1917-го и даже не с 1991 года, что у нас единая, неразрывная тысячелетняя история, опираясь на которую мы обретаем внутреннюю силу и смысл национального развития”.
“Мы должны беречь уникальный опыт, который передали нам наши предки. Россия веками развивалась как многонациональное государство – изначально так было, – государство-цивилизация, скрепленное русским народом, русским языком и русской культурой, которые для всех нас родные, которые нас объединяют и не дают раствориться в этом многообразном мире. Для планеты мы, независимо от нашей этнической принадлежности, были и остаемся единым народом“, – отметил президент.
Важно с вниманием и уважением относимся к каждому этносу и народу Российской Федерации и не забывать, что любой национализм и шовинизм наносят ущерб прежде всего тому народу и тому этносу, интересами которых якобы и озабочены националисты. “В нашем многообразии всегда была и есть наша красота и наша сила”, – заявил российский лидер.
Суд скорый, правый и равный для всех
Судебная реформа Александра II: уроки для правового развития России
Глобальная ситуация, в которой мы сейчас находимся, становится все более опасной. События вокруг Украины показывают, что система международного права становится сферой все более вольных интерпретаций с позиции силы.
И это, как мне представляется, диктует нам острую необходимость форсированной модернизации очень многих сфер нашей жизни. Не хотел бы драматизировать, но боюсь, что вскоре форсированная модернизация потребует активной – и коллективной! – мобилизации сил и духа самых широких российских масс.
А это возможно лишь в том случае, если нормы законов, качество законоисполнения и вся государственная политика окажутся в согласии с представлениями широких масс о благом и справедливом.
И, добавлю, если на названные цели всерьез и по большому счету будут работать не только все ветви российской власти, но и решающая часть отечественного – на глазах вызревающего – гражданского общества.
Более 150 лет назад император Александр II начал первые в истории России системные и целостные модернизационные реформы государственной и общественной жизни. Те реформы, благодаря которым он получил в отечестве нашем почетное именование “Александр Освободитель”.
Открыв этот – не побоюсь высокого слова – судьбоносный процесс в марте 1861 года Манифестом “О даровании крепостным прав состояния свободных сельских обывателей”, император далее начал незамедлительно и настойчиво развивать другие направления реформ – военное, земское, судебное, образовательное и другие.
Эти реформы вызревали и исподволь готовились несколько десятилетий, причем в сложной борьбе очень разных социальных и политических сил. Начались они в тот момент, когда были осознаны почти всем обществом как насущная и неотложная необходимость.
Эти реформы – при всех их трудностях и дальнейших “контрреформистских” откатах назад – фундаментальным образом изменили социальное, государственное, политическое, экономическое, военное лицо России.
Нельзя не признать, что мы, сегодняшние, до сих пор в существенной мере пользуемся плодами этих реформ во всех сферах нашей жизни. В том числе в сфере правовой и судебной системы.
И потому я позволю себе сжато остановиться на предыстории, истории и уроках этих реформ.
Попытки судебного реформирования России, пути от которых вели к реформам Александра II, предпринимались задолго до этого.
Так, например, на фоне ввода в действие государственного акта “Учреждение о губерниях” 1775 года, которым в основном определялось судопроизводство к началу царствования Александра II, в 1785 году в России была утверждена “Грамота на права и выгоды городам Российской империи”. Этот государственный акт вводил в большинстве городских центров империи самое передовое для той эпохи европейское Магдебургское право с соответствующими элементами судопроизводства.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ
В начале XIX века Михаил Сперанский по поручению Александра I подготовил фундаментальный документ государственной и правовой реформы – по сути дела, план модернизации государственного устройства и правовой системы, под названием “Введение к Уложению государственных законов”. В плане Сперанского содержались и существенные элементы трансформации империи в направлении конституционной монархии, и проработанные идеи реформ правовой и судебной систем, позволяющие обеспечить принцип верховенства права над господствовавшим тогда полуфеодальным правовым произволом.
В частности, Сперанский считал необходимой выборность существенной части чиновников и законодательное установление их ответственности (включая ответственность министров перед законодательным органом). А также – при безусловной силе и приоритете императорской власти – повышение роли судебной власти и соблюдение принципа разделения властей.
Отметим, что представленный Сперанским в 1809 г. проект реформы сначала был благосклонно принят императором. Однако в 1812 г. Сперанский оказался в опале, его проект был положен под сукно. Почему – историки и правоведы спорят до сих пор. Одно из объяснений – якобы на фоне войн с Наполеоном никакое радикальное реформирование системы власти было неуместно.
Но наиболее правдоподобным представляется другое объяснение: Александр I согласился с главным доводом своих сановных советников о том, что ни массы народа, ни опорное дворянское сословие империи к подобным переменам не готовы. А значит, нет в стране того активного слоя, который может всерьез и заинтересованно проводить реформы. А значит, попытка их учредить сверху, волей императора, скорее всего, приведет к смуте.
При Николае I Сперанского вновь приблизили ко двору, император даже поручил ему продолжить работу по систематизации действующего российского законодательства. Однако реформаторским проектам Сперанского хода не дал. И, более того, в 1831 г. Николай I своим указом отменил Магдебургское право во всех городах империи, кроме Киева.
В 1844 г. свои предложения по реформе правовой и судебной систем представил императору один из самых влиятельных сановников, недавний министр внутренних дел граф Дмитрий Блудов. Но и к этим – гораздо более умеренным, чем у Сперанского – реформаторским предложениям Николай I отнесся скептически. Хотя дальнейшую работу Блудова над идеями судебной реформы не запретил.
ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ
IMPERIAL MANIFESTOS:
(picture of Tsar and Tsarevitch-)
Реальный и мощнейший толчок реформированию всех сфер государственной и общественной жизни России дало сокрушительное поражение страны в Крымской войне 1854-1855 годов. После которого почти вся влиятельная, в том числе подчеркнуто верноподданная часть российского общества осознала катастрофическую внутреннюю политическую и социальную слабость государства. И начала требовать от императора Александра II, взошедшего на трон после смерти Николая I, радикальных перемен.
Так, историк и публицист Михаил Погодин в обращении к царю писал: “Свобода! Вот слово, которое должно раздаться на высоте самодержавного русского престола! Простите наших политических преступников… Объявите твердое намерение освободить постепенно крестьян… Облегчите цензуру, под заглавием любезной для Европы свободы книгопечатания… Медлить нечего… Надо вдруг приниматься за все: за дороги, железные и каменные, за оружейные, пушечные и пороховые заводы, за медицинские факультеты и госпитали, за кадетские корпуса и училища мореплавания, за гимназии и университеты, за промыслы и торговлю, за крестьян, чиновников, дворян, духовенство, за воспитание высшего сословия, да и прочие не лучше, за взятки, роскошь, пенсии, аренды, за деньги, за финансы, за все, за все…”
Погодину вторил Константин Аксаков: “Правительство не может, при всей своей неограниченности, добиться правды и честности; без свободы общественного мнения это и невозможно. Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего дойдут. Всеобщее развращение или ослабление нравственных начал в обществе дошло до огромных размеров”.
Одной из первых сфер, в которой начались перемены, стала система российского права. В 1858 г. Д. Блудов, главноуправляющий II отделением Собственной канцелярии императора, получил высочайшую поддержку своих идей судебной реформы. И в июле 1860 г. была реализована одна из его главных задумок: следствие было изъято из ведения полиции, и был учрежден особый институт судебных следователей, подчинявшихся палатам уголовного суда. А затем началось широкое профессиональное обсуждение других реформ права и суда: судоустройство, широкое право подсудимых на юридическую защиту и организация адвокатуры, совершенствование уголовного и гражданского процесса, критический пересмотр множества законодательных норм.
Далее идеи реформы были вынесены на рассмотрение Государственного совета, который предложил разработать и утвердить единую концепцию судебной реформы, а затем заново подписал Судебные уставы. В октябре 1861 г. Александр II согласился с этим мнением Госсовета и предписал Государственной канцелярии составить “общую записку обо всем, что может быть признано относящимся к главным, основным началам предположений для устройства судебной части в империи”.
Для этой работы была создана большая группа специалистов и государственных деятелей, которые понимали необходимость реформы и всерьез рассчитывали на ее быструю реализацию. Фактическим “мотором” группы стал сенатор Сергей Зарудный – крупный юрист и знаток основных современных европейских судебно-правовых систем.
Весной 1862 г. император получил на рассмотрение “Соображения” этой группы, а затем Госсовет учредил специальную Комиссию для разработки новых судебных уставов. И уже к осени 1864 г. четыре основных устава – “Учреждения судебных мест”, “Устав уголовного судопроизводства”, “Устав гражданского судопроизводства”, “Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями” – были утверждены Соединенными департаментами и Общим собранием Госсовета.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ
4 ноября 1864 года Александр II эти уставы подписал: “Рассмотрев сии проекты, мы находим, что они вполне соответствуют желанию Нашему утвердить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных Наших, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе Нашем то уважение к закону, без которого невозможно общественное благосостояние”.
Описывая процесс подготовки судебной реформы столь подробно, я хочу показать, насколько насущной ее ощущал высший слой имперской власти. И насколько быстро, фактически за три года, немыслимо быстро для очень инерционной и неповоротливой бюрократической системы тогдашней империи, был создан правовой каркас новой системы российского судопроизводства. Причем системы, которая могла считаться вполне либеральной в сравнении с ведущими современными мировыми образцами. Не случайно многие исследователи называют эту реформу важнейшей российской “революцией сверху”.
Новые Уставы предписывали:
– полное отделение судебной власти от административной;
– процессуальную независимость судей;
– единый суд для всех сословий (исключение – крестьянский суд по самым мелким делам);
– гласность судопроизводства;
– устный и состязательный характер судопроизводства;
– право сторон и подсудимых на защиту в суде, право на представление в суде корпорированным адвокатом;
– открытость для подсудимых всех доказательств, выдвигаемых против них.
То есть речь шла о вполне современных и глубоко демократических принципах ведения судопроизводства.
Но не менее важно здесь и другое. А именно, слова императора о “суде равном для всех подданных наших”, о “возвышении судебной власти и ее самостоятельности”, а также об “уважении к закону, без которого невозможно общественное благосостояние”. И содержание принятых в 1864 г. судебных Уставов, и эта фраза, под которой, видимо, готов подписаться каждый нынешний правовед и каждый гражданин, убедительно показывают, какой рывок к современному правосознанию наметила Россия 150 лет назад.
Наметила, но, признаем, далеко не реализовала.
IMPERIAL ICON OF ALEXANDER II
Император Александр Второй” (1818 – 1881). Репродукция Хромолитографии или литографии 1877 года. Государственный Исторический музей.
Во-первых, внедрение новых Уставов в российское судопроизводство заняло не запланированные четыре года, а более 25 лет.
Во-вторых, из “равенства перед судом” были изначально исключены все действия и распоряжения государственных должностных лиц, полиции, органов земского и городского самоуправления, не имеющие состава уголовного преступления. Они принципиально не могли быть обжалованы в судах и рассматривались только во внесудебных губернских комиссиях или департаментах сената. Ссылка и высылка граждан (на срок до 5 лет) считались административными мерами, а не наказаниями, и также оказались вне компетенции судов. Причем решения о ссылке или высылке принимались заочно, без объявления причин и возможностей защиты и обжалования.
В-третьих, в Уставы почти сразу после их принятия начали вносить подзаконные изменения. Так, в июле 1866 г. Комитет министров принял специальное “Положение” об укреплении власти губернаторов. По нему судьи оказались подчинены губернатору, а он получил право закрывать без объяснений любые собрания (обществ, клубов и т.д.), показавшиеся “вредными”, и не утверждать в должности чиновника, показавшегося “неблагонадежным”. А в 1871 г. Александр II своим указом вернул III (жандармскому) отделению производство дознаний по всем государственным преступлениям и право создания для расследований “чрезвычайных комиссий”, а далее и “Особого совещания по выработке мер по борьбе с крамолой”.
Все эти меры по ограничению или даже выхолащиванию либерального и демократического содержания судебной реформы были, по сути, симптомами глубокого процесса сначала как бы локальных, но со временем все более явных провалов и неудач общего курса реформирования.
Уже в середине – конце 70-х годов XIX века в России все громче заговорили об остановке или развороте реформ. Начали оспаривать двуединую формулу “охранительного либерализма”, выдвинутую нашим крупнейшим правоведом Борисом Чичериным: “либеральные меры – сильная власть”. Мол, именно либеральные меры подрывают силу власти и толкают народ к смуте. Мол, к такого рода реформам был не готов народ, чье правовое сознание было уничтожено “веками крепостного рабства” и “идиотизмом крестьянской жизни”.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Сегодняшние историки и правоведы, рассматривая ту российскую эпоху, нередко склонны оценивать реформы Александра II в духе каких-либо теорий исторических циклов. Якобы реформы всегда сменяются контрреформами по причине экономической цикличности, как знаменитые хозяйственные “волны Кондратьева”, или по причине “усталости от перемен”, как у американского историка Артура Шлезингера-младшего, или из-за “смены поколений”, как у Ортега-и-Гассета и других теоретиков.
А наш бывший соотечественник, а ныне американский профессор Александр Янов договорился до того, что Россия обречена на контрреформистские откаты по той причине, что она много веков назад приняла решение отказаться от “правильного” западного христианства в пользу “неправильного” православия. И потому, мол, православный народ, подчиняющийся догмам всевластной церкви, никогда не одолеет барьер правовой цивилизованности.
Мне уже не раз приходилось высказывать простой тезис: если реформы не удались, провалились, привели к неожиданным негативным последствиям, виноват не народ, а реформаторы. Никогда в истории никакому реформатору не был предложен для успеха реформ другой, более подходящий народ. И мы, отдавая дань уважения великой работе реформаторов, не имеем права уклониться от попытки понять их ошибки.
О том, что значительная часть реформ “царя-освободителя” действительно была неуспешна, спорить не приходится. И, значит, вопрос, почему это было так, по-прежнему требует ответа.
Наиболее провальной, по общему мнению специалистов, стала крестьянская реформа. Прежде всего она была очевидно половинчатой: формально даровала свободу, но не создала условия для того, чтобы крестьяне смогли этой свободой реально воспользоваться; освободила крестьян от власти помещиков, но усилила зависимость от общины (ведь земля не принадлежала крестьянину на правах собственности, ею распоряжалась община); дала личную свободу, но обесценила ее жесткой экономической зависимостью и т.д.
Но дело было не только в этом. Что-то такая реформа очень болезненно обрушила в российском обществе. Некрасов очень точно выразил эту мысль так: “Распалась цепь великая, распалась и ударила одним концом по барину, другим – по мужику”. Какую “цепь великую” разрушила реформа? Она разрушила уже и без того заметно ослабевшую к этому времени связь между двумя основными социальными классами нации – дворянством и крестьянами. При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: “Мы были ваши, а вы – наши”.
ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ
Разорвав внутреннюю связь между элитой и массами, реформа окончательно закрепила за царем как носителем власти статус главного объекта народных чаяний, или, говоря современным языком, социальных ожиданий. Таким образом, основная линия социального напряжения – между властью и крестьянскими массами – лишилась важнейшего амортизатора в лице помещиков. И это стало одной из существенных причин роста “бунташных”, а затем и организованных революционных процессов в России на исходе XIX и в начале ХХ вв.
Нельзя не сказать и о темпах реформ, которые были воистину беспрецедентными. Эти темпы предопределили не просто болезненный, а шоковый характер преобразований. Сама по себе болезненность для общества реформ такого рода не уникальна. По социально-культурному содержанию она очень близка к тем – крайне болезненным и кровавым – процессам перехода от феодализма к рыночному капитализму, через которые ранее проходила Европа. Но в Европе эти процессы все-таки были менее шоковыми, чем в России. Ведь европейская городская буржуазия, вышедшая в основном из крестьянских масс, еще в феодальную эпоху обеспечила себе и крестьянству определенные гарантии свободы от феодального произвола, а также возможности судебно-правовой защиты. И очень постепенно освобождалась от опеки общинного коллективизма, а также очень постепенно вырабатывала те моральные нормы и обычаи, которые облегчали переход к классической правовой и судебной системе типа Кодекса Наполеона.
В России ни таких предпосылок, ни такого времени для адаптации реформы Александра II не давали. И потому погружение широких масс в новую нормативность жизни было исключительно шоковым. И здесь тоже была заложена мина замедленного действия, потому что скорость изменений не соответствовала культурным ресурсам общества, необходимым для быстрой адаптации к новой реальности.
Реформа законодательно отменяла старую систему социальных норм в условиях, когда новая система норм еще не была не только овнутрена и принята, но даже еще не была вполне осознана.
Реформа одновременно упраздняла устоявшуюся, привычную систему горизонтальных и вертикальных социальных связей, то есть создавала мощную сетку отчуждения между массами и элитой, между массами и государством как творцом такой реформы, и в немалой степени между элитой и государством. То есть создавала достаточно массовое ощущение погружения в нормативный и социальный хаос.
В этом хаосе стихийно возникало многое. Возникали те ростки новых и эффективных хозяйственных укладов, научно-технологических достижений, культурных прорывов, которые воспользовались обретенной новой свободой и позже становились гордостью России. Но – одновременно и заодно – возникали те эксцессы малых и больших бунтов, которые размывали державные скрепы и угрожали существованию устойчивой государственности. И именно поэтому хаос начали подавлять контрреформистским откатом. В том числе откатом в продвижении “суда скорого, правого, милостивого и равного для всех”.
Впоследствии другой великий реформатор, Петр Столыпин, направил главные усилия на разрушение общинного землевладения и создание класса крестьян-собственников. “Дайте государству двадцать лет покоя внутреннего и внешнего, – говорил он, – и вы не узнаете нынешней России”. Но все дело в том, что этих двадцати лет у страны в запасе уже не было. Их не было во многом из-за ошибок предшествовавших реформ, которые подвели к тому, что напряжение между властью и обществом достигло такого предела, что великие потрясения уже невозможно было предотвратить. Но не менее важно и то, что реформаторы (и прежде всего сам П.Столыпин) недооценили значение для основной крестьянской массы той системы обязывающей взаимной общинной поддержки, которая позволяла – на основе представлений о коллективной общинной справедливости – выжить в голодные годы, после смерти кормильца или после пожара. И той устоявшейся в веках системы крестьянской общинной морали и личной нравственности, которая воспроизводила нормы этой коллективной взаимоподдержки. И создавала ощущение справедливости, разумеется, относительной справедливости, такого социального порядка.
Реформа Столыпина отнимала у крестьян эту общинную справедливость и предлагала взамен индивидуальную свободу, в которой почти никто из них не умел жить и которая лишала их общинных гарантий выживания. То есть реформа предоставляла то, что позже Эрих Фромм называл “невыносимой свободой”. Невыносимой свободой от прежних норм, прежней морали, прежних представлений о справедливом и должном.
Если эти мои рассуждения в целом верны, то нельзя не попытаться приложить их к следующим двум “великим потрясениям” на пути исторического развития России. К октябрьской революции 1917 года и к декабрьской революции 1991 года.
Конечно, революция 1917 г. была беспрецедентным “взрывом” всей прежней социальной, государственной, экономической системы. И на первых порах сполна – и ужасающими средствами – пыталась реализовать свой лозунг сноса старого мира “до основанья”.
Однако, действительно снося старое почти до основания, эта революция, во-первых, довольно быстро и решительно пресекла эксцессы революционного и послереволюционного бурления. А в ходе самой революции и особенно в послереволюционный период большевики в полной мере использовали в своих интересах издревле укорененный в широких российских массах общинный коллективизм.
Как бы ни называли это те, для кого приоритетной ценностью является личная свобода – стадностью, круговой порукой или как-то еще, – нельзя не признать, что именно эта ставка на трансформированный, приспособленный к новой эпохе общинный коллективизм и адекватную ему жесткую моральную нормативность во многом обеспечила великие достижения советской эпохи.
Чем с этой точки зрения стала новая революция 1991-1993 годов?
Эта революция, к счастью, не привела к огромной крови новой гражданской войны. Но ее экономические, политические, социальные, правовые, культурные импульсы по своим масштабам и шоковому характеру были вполне сопоставимы и с 1861, и с 1917 годом.
И здесь я хочу обратить особое внимание на сходства и различия.
Различия, конечно же, прежде всего в том, что эпоха и широкие массы стали совсем другими. Общество российское уже было глубоко модернизировано. Люди при всех несправедливостях советской бюрократической системы и эксцессах “телефонного права” привыкли к своему равенству перед законом и достаточно высокой степени личной независимости.
Однако и сходства было немало, о чем социологические исследования говорят достаточно убедительно. Был налицо отчетливый и устойчивый коллективизм, дополненный общинно-государственным патернализмом. Была соответствующая соционормативная система, в рамках которой представления о справедливости отвергали любые типы социального и экономического неравенства, не связанные с личными трудовыми, интеллектуальными, культурными достижениями и заслугами.
В этих условиях предложенный обществу президентом Б. Ельциным и его правительством “рывок в капитализм за пять лет” оказался для широких российских масс шоком, вполне соразмерным шоку крестьян российской глубинки 150 лет назад.
ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ
Особенно шоковой стала попытка “разрушить до основанья” весь комплекс “советской” моральной нормативности и советских представлений о справедливом. В том числе жесткое и навязчивое разрушение нормативных основ коллективизма и попытки его заменить как новой нормой воинственным и эгоистичным индивидуализмом, не ограниченным никакими взаимными социальными обязательствами. В том числе массированная атака на свойственные народному большинству нравственные нормы как на “совковость”. В том числе внезаконный (и ощущаемый как несправедливость) характер приватизации значительной части бывшей общенародной собственности.
Каков результат?
Как показывают социологические опросы и многие коллизии в наших судах, тот стиль и тип социальной, экономической, политической, культурной жизни, который принесла России эпоха после революции 1991 года, очень широкие массы наших граждан лишь терпят как данность. Но – внутренне не принимают как справедливый и должный.
Причем социология показывает, что наибольшая степень этого неприятия относится к тем законодательным новациям, которые атакуют морально-нравственную сферу социального бытия. Это отмечается прежде всего у людей религиозных, вне зависимости от конфессиональной принадлежности. Это в большей мере выражено у пожилого и среднего поколения. Но это в отличие от результатов социологических опросов десятилетней давности начинает отчетливо проявляться и у вполне атеистичной молодежи. Новая законодательная “толерантность” в семейных, гендерных, поведенческих, образовательных отношениях встречает растущий – и все более широкий – протест.
В связи с приведенными соображениями и историческими аналогиями хочу еще раз заявить тезис, который не раз высказывал. О том, что любые попытки “одним прыжком” преодолеть разрыв между законом (и правоприменением) и массовыми представлениями о благе и справедливости чреваты социальными стрессами, шоком, ростом всех видов отчуждения в обществе, а также между обществом и властью и в итоге социальным хаосом. Который, как правило, приходится гасить контрреформами и репрессиями.
4 ноября 1864 года Александр II подписал четыре основных судебных устава
Новые Уставы предписывали:
– полное отделение судебной власти от административной;
– процессуальную независимость судей;
– единый суд для всех сословий (исключение – крестьянский суд по самым мелким делам);
– гласность судопроизводства;
– устный и состязательный характер судопроизводства;
– право сторон и подсудимых на защиту в суде, право на представление в суде корпорированным адвокатом;
– открытость для подсудимых всех доказательств, выдвигаемых против них.
Lèse-majesté
The crime of injuring the monarch, whether physically (which would be treason), or verbally, is a serious one. I wonder whether caricatures fall into this sphere and indeed this very question was debated a deal in the 18th Century when George III and his son were routinely held up by the early political cartoonists as figures of fun.
Defacing banknotes even today I think is a crime based on the principle of Lèse-majesté.
Does this crime ever result in actions- well, yes, there was a Polish case where a man was fined about £6000 for insulting John Paul II during one of his last visits to Poland. The specific words used in the offensive article are these- that John Paul II was “an impotent old man offering a spectacle of horror to the public,” though the article itself was entitled “The Walking Sado-Masochist”. In the article similarities were drawn between the Pope and the dying Leonid Brezhnev. This, in turn, was heavily criticised by the international press and especially “Reporters sans frontières” which argued that freedom of expression was effectively denied to Jerzy Urban and that Poland had agreed to freedom of expression when it joined the EU in 2004. More recently, there was a case where a man farted to express concerns about the Prime Minister lech Kaczyński, one of the twins and the man who was killed on the way to commemorate the Katyn massacre in the plane crash in 2010.
Now, it is one thing to gag the press or to try to cork the wilder expressions of political discontent, but it is quite another when a senior politician is heard mouthing off about his monarch. School-boy gossip, gloating is not really something we should tolerate from a statesman. So in the UK, there is a clear example of Lèse-majesté in the garrulous stupidity of our own Prime minister. I cannot see that an apology can really explain the smug contempt of the word “purred”. Alex Salmond spoke quite clearly about his shock at the way Cameron openly discussed what he had said to the Queen. Salmond is right and Cameron wrong. But it goes further. If Cameron cannot be trusted to respect the Queen, how can he be trusted to respect the Country?
Here is an earlier Cameron cartoon. I think this one is better actually:
Personally, I must confess that this leaves me in a bit of a dilemma: I had intended to stand for some form of Political office with a Conservative ticket in May and had gone through the struggle of selection. I am really not sure this would be right now. I have never liked Cameron – I remember being encouraged by one of his Eton contemporaries in Oxford to cross the street so that we might avoid meeting him – but now I am afraid I think he is a twit and a liability. If Boris were leading, it would be a different matter, but with Cameron there… well, I have to think very seriously! This is not just a gaff; it exposes the way the man thinks and it is not a pretty image I am afraid. Mrs Thatcher (she of the deepest curtsey ever) would be shocked, shocked, shocked.
animate-tim.com 